Руски

Статья входит в цикл публикаций, представляющих результаты исследования ее автором российской и зарубежной фантастики XX–XXI вв. с точки зрения воплощения в ней художественного образа Мира Посмертия как особого локуса, в котором протекает загробное существование человека (человеческой души). В статье рассмотрена специфика и функции одного из ведущих лейтмотивов в художественной структуре повествования о посмертии – мотива памяти. Показано, что данный лейтмотив интерпретируется писателями в нескольких смысловых аспектах и включает в себя ряд соподчиненных мотивов: «память себя» как основа посмертной самоидентификации личности, память о близких людях и прожитой жизни, память живых об умерших и, наконец, память человечества о собственной истории. По результатам анализа сделан вывод об общем смысле лейтмотива: память – это и уникальный след в истории, который оставляет каждый человек, и долг живых по отношению к мертвым, и коллективный опыт, формирующий человечество. А в ряде текстов – еще и незыблемая основа существования самого Мира Посмертия.

В статье исследуются средства художественного воплощения че- ловека переходного времени – периода 1990-х гг. – на материале болгарской и русской литератур (сборника рассказов «Орел или решка» («Ези-ту- ра», 1999) Д. Энева, сборника рассказов и повестей «Девяностые» (2024) Р.В. Сенчина). Ключевую роль в прозе обоих писателей играет оказавший- ся в маргинальном положении «маленький человек». Многие персонажи имеют подчеркнуто асоциальный характер. Интерес обоих авторов к мар- гинальным героям, обращение к транзитным, граничным пространствам и ситуациям обусловлены спецификой внелитературного контекста – философией переходного времени 1990-х гг., периода утраты прежней системы аксиологических координат, резких общественно-политических трансформаций. По результатам анализа было выявлено, что писатели тяготеют к раз- ным стратегиям создания образа человека переходного времени: Энев чаще прибегает к моделированию гетерогенного пространства и описывает двойственное положение современного человека через спациальные оппозиции, в то время как Сенчин сосредоточивает свое внимание на внутреннем мире героя, передавая его психологическое состояние через внутренние монологи и несобственно-прямую речь. В его произведениях также можно выделить несколько типов маргинальных героев и моделей их поведения (от распада личности до попыток обретения новых жизненных ориентиров).

Статья посвящена предыстории и появлению первой истории болгарской литературы в России. Она представляла собой раздел о словесности болгар в „Обзоре истории славянских литератур“, опубликованный в 1865 г., будущим академиком А. Н. Пыпиным. Процесс постепенного накопления материалов, необходимых для ее создания, затянулся из–за многих неблагоприятных исторических факторов и длился чуть более полувека. Столь длительный период объяснялся нахождением болгар под османским владычеством, отсутствием у них национального книгопечатания и высших школ, относительно поздним началом славистических исследований в данной области и другими причинами. В статье работа Пыпина над болгарской темой сравнивается с составлением художником мозаичного панно из многих „паззлов“. Они принадлежали зарубежным ученым Й. Добровскому и П. Й. Шафарику, русским исследователям Ю. И. Венелину, В. И. Григоровичу и И. И. Срезневскому, а также ряду представителей болгарской эмиграции: В. Априлову, Н. Палаузову, Р. Жинзифову и др. Первая версия Пыпинской истории болгарской литературы отражала тогдашний уровень научных знаний славистов по данной проблематике и отличалась наличием множества лакун. Вторая версия Пыпинского раздела о болгарской литературе, опубликованная около 15 лет спустя в двухтомной „Истории славянских литератур“ (Санкт-Петербург, 1879–1881), была гораздо более удачной, обогащенной новыми историко–литературными фактами и научными обобщениями. Указанная „История“ получила широкое международное признание и почти сразу же была переведена на многие западноевропейские языки. Соответствующие извлечения из нее были переведены в Болгарии и Сербии.